Лев Николаевич Гумилёв (1 октября 1912 г., Царское Село - 15 июня 1992 г., Санкт-Петербург) - российский историк-этнолог, автор пассионарной теории этногенеза, востоковед, переводчик с персидского языка.
Жизненный путь
Родителями Льва являлись известные поэты Н. Гумилёв и А. Ахматова. В детстве он воспитывался в тверском имении бабушки. С 1917 по 1929 г. Лев жил в Бежецке. Здесь он обучался в школе № 1.
С 1934 г. Гумилёв начал обучение в Ленинградском университете на историческом факультете. Уже через год его исключили и арестовали. Тем не менее, вскоре Лев был освобожден, а в 1937 г. восстановлен в ЛГУ. Но в 1938 г. его арестовали и осудили на 5 лет. За время заключения Гумилёв успел поработать горняком меднорудной шахты, землекопом, книгохранителем библиотеки, геологом, техником и лаборантом-химиком. После отбытия срока его оставили в Норильске без права выезда. Как же развивалась его судьба дальше?
1944 г. – добровольно пошел в Красную армию. Гумилёв участвовал в Висло-Одерской и Восточно-Померанской наступательных операциях, и даже в штурме Берлина. Он был награжден медалями «За взятие Берлина» и «За победу над Германией». Позднее Лев вспоминал, что командир батареи невзлюбил его и часто лишал многих поощрений и наград. Будучи на фронте, Лев написал несколько стихов на военную тему.
1945 г. – демобилизован, восстановлен в ЛГУ.
1946 г. – поступил в аспирантуру Института востоковедения, откуда его исключили после специального постановления ЦК ВКП (б), содержавшего критику Анны Ахматовой.
1948 г. – защитил диссертацию на тему «Подробная политическая история 1-го тюркского каганата». После этого Лев Гумилев стал научным сотрудником Музея этнографии народов СССР.
1949 г. – арестован, осужден на 10 лет. Срок отбывал в лагере особого назначения в Шерубай-Нура (Караганда) и в лагере у Междуреченска (Кемеровская область).
1953 г. – переброшен в Омск на сооружение нефтекомбината.
1956 г. – реабилитирован в связи с отсутствием состава преступления. В этом же году начал работать библиотекарем Эрмитажа.
1961 г. – защитил докторскую диссертацию на тему «Древние тюрки 6-8 вв.».
1974 г. – защитил докторскую диссертацию «Этногенез и биосфера Земли».
1976 г. – Гумилёву отказали в присуждении 2-й степени доктора географических наук. До выхода на пенсию работал в Научно-исследовательском институте географии ЛГУ.
1991 г. – избран академиком РАЕН.
1992 г. – скончался в Петербурге. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
Гумилёв и историческая наука
Лев Гумилев создал уникальный комплекс методов по изучению этногенеза, которые заключаются в параллельном исследовании исторических сведений о климате и географии вмещающего ландшафта, а также культурных и археологических источников. Закономерность исторического процесса он пытался объяснить с помощью пассионарной теории этногенеза.
К примеру, Гумилёв считал, что в основе русско-монгольских отношений был симбиоз, а серьёзные столкновения происходили только с радикальными ордынскими мусульманами. Китай он считал хищным агрессором. Подобную характеристику он давал и Европе. Древних (до 14 в.) и современных русских Гумилёв считал разными этносами. Интересно, что первых он отличал от славян.
Отметим, что некоторые историки причисляют теорию Гумилёва к псевдоисториографическому жанру фолк-хистори. Так, Я. Лурье, исследователь древнерусской литературы, называл историографические построения Гумилёва обычной авторской фантазией. Византинист С. Иванов сравнивает Льва Николаевича с создателем Новой хронологии А. Фоменком. А научно-просветительское издание «Скепсис» вообще называет Гумилёва лжеуеным. Чаще всего Гумилева критикуют за вольную интерпретацию источников, натяжки, игнорирование данных, которые противоречили его построениям. Некоторые даже обвиняют ученого в антисемитизме. Ведь в теории Гумилёва содержится мнение о семитской и славянской этнической несовместимости.
Основные работы:
- Волшебные папиросы: Зимняя сказка
- Осенняя сказка. «Посещение Асмодея»
- Хунну
- Древние тюрки (1967 г.)
- Древняя Русь и Великая Степь
- Древний Тибет
- Открытие Хазарии
- Этногенез и биосфера Земли
- История народа хунну
- Чёрная легенда
- От Руси до России
В связи с тем, что отец Гумилева был расстрелян как участник белогвардейского заговора, советская власть причисляла Льва к категории неблагонадежных.
Почему Гумилев занялся теорией исторической науки? Однажды он признался, что во времена заключения такие раздумья помогли ему уберечь свой мозг от губительного воздействия тюремных дум и переживаний.
Согласно самой известной и в то же время самой спорной гипотезе Гумилева «татаро-монгольского ига» никогда не было, наоборот было сосуществование народов, во многом положительное. Знаменитый историк считал, что татары помогли русским справится с западной экспансией и, в конце концов, вошли в российский суперэтнос.
В 1967 г. женился на художнице Наталье Симоновской.
В 1996 г. Нурсултан Назарбаев, президент Казахстана, назвал именем Гумилёва один из вузов столицы – Евразийский Национальный университет. С 2002 г. здесь создали музей-кабинет Л. Гумилёва.
Имя Л. Гумилёва носит школа № 5 г. Бежецка (Тверская область).
В 2005 г. в Казани Гумилёву был сооружен памятник, на котором выгравировано: «Русскому человеку, защищавшему татар от клеветы».
7 , 7:29
Николай Гумилев и Анна Ахматова с сыном Львом. 1915 год.
"Лучший стих" Анны и Николая
Автобиография Анны Ахматовой "Коротко о себе", написанная незадолго до смерти, насчитывает всего пару страниц. Между упоминаниями о выходе первой и второй книги строка: "1 октября 1912 года родился мой единственный сын Лев".
За два с половиной года до этого состоялась скромная свадьба Анны Горенко и Николая Гумилева, талантливого и уже известного поэта. Вскоре под псевдонимом Ахматова Анна выпустила свою первую книгу "Вечер" - всего триста экземпляров. Читатели и критики приняли стихи благосклонно. В русскую литературу вошел яркий поэт, быстро, впрочем, скрывшийся с поэтического небосклона в небольшом имении Слепнево - по причине последних месяцев беременности.
Окрестности города Бежецка в Тверской губернии, где располагалось Слепнево, особой живописностью не отличались. Но Ахматовой понравились неяркая северная природа, уютный старинный дом. В семье мужа держалась особняком, работала над стихами до поздней ночи. Вставала поздно, приходила с отсутствующим видом в столовую, говорила: "Здравствуйте все!". И после завтрака снова исчезала в свою комнату.
Рожать Анна поехала в столицу, схватки начались прямо в поезде. Гумилев разволновался так, что на Витебском вокзале проскочил мимо свободных извозчиков. До родовспомогательного приюта на Васильевском острове они шли пешком. Утром на свет появился их "лучший стих", названный Львом. Бабушка Аня в честь рождения внука собрала местных крестьян, простила все долги и одарила лучшими яблоками из барского сада.
К радости Анны Ивановны Гумилевой молодые родители передали внука ей на руки и исчезли в водоворотах петербургской культурной жизни.
Развод
Сборник стихов "Четки" вывел Ахматову в литературный авангард, ее слава росла, а отношения с мужем охладевали. Но Лева восхищался отцом: тот плавал по далеким морям, охотился на диких зверей, пересекал пустыни. Приезжая к сыну, играл с ним, привозил удивительные подарки, рассказывал еще более удивительные истории. Мать тоже приезжала, но не оставалась даже на ночь, настолько накалялась обстановка с ее появлением. Тетя Шура ревновала Ахматову к брату и племяннику, Анна даже не могла остаться с ребенком наедине - тетка караулила как цербер.
Забрать сына Анна не могла, отношения с мужем становились все более зыбкими. Первая мировая война окончательно разлучила Ахматову и Гумилева. Николай ушел на фронт, в августе 1914 года заехал проститься с сыном и матерью. Короткие письма жене, чуть длиннее - матушке и Леве. Над рыжеволосой головой сына двух поэтов прозвучало стихотворное пророчество: "Рыжий львёныш с глазами зелёными, страшное наследие тебе нести!" - Марина Цветаева, как всегда, почувствовала трагедию задолго до того, как ее предсказание сбылось.
Николай Гумилев с двумя георгиевскими крестами на гимнастерке вернулся домой в феврале 1917 года, прямо к революции. В августе вновь уехал - во Францию, в составе русского экспедиционного корпуса. Вернулся уже в страну победившего Октября.
23 июня 1918 года, на Троицын день, Ахматова и Гумилев в последний раз навестили сына вместе. Через несколько месяцев они развелись.
Обида сына
Гумилев женился снова, Ахматова вышла за востоковеда Владимира Шилейко. В голодном промерзлом Петрограде она колола дрова, топила печь и добывала еду себе, мужу-востоковеду и мужниной собаке, о которой тот заботился явно больше, чем о супруге. Не могло быть и речи о том, чтобы забрать Леву у бабушки. Там ребенок хотя бы не мерз и ел досыта.
В августе 1921 года Николая Гумилева арестовали, обвинив в контрреволюционном заговоре. 25 августа поэта расстреляли. Тетя Шура билась в истерике, Анна Ивановна сохраняла спокойствие. Она была уверена, что сын сбежал из тюрьмы и уехал из России в свою любимую Африку. Это убеждение бабушка Аня сохранила до конца дней. Коля уехал, значит нужно сберечь Леву до возвращения отца. Когда через несколько месяцев Ахматова приехала за сыном, бабушка уговорила оставить мальчика с ней. Гумилевы переехали в Бежецк, Лева пошел в школу.
Ахматова мучительно решала, как жить дальше. Еще оставалась возможность выезда из России, но ценой вопроса становилось расставание с сыном. Тем временем Александра Сверчкова продолжала взращивать в племяннике миф об идеальном отце и о "бросившей сироту" матери. О том, что мать половину заработков привозит в бежецкий дом, не говорилось совсем.
В битву за сына она вступила лишь однажды.
Тетя Шура объявила, что собирается усыновить ребенка, потому что фамилия Гумилев сломает ему жизнь. Анна Андреевна отчеканила: "В этом случае он будет Ахматовым, а не Сверчковым". Бабушка Аня поддержала невестку - внук сохранит фамилию отца, Лев будет встречаться с матерью. Если Александра не хочет пускать Ахматову в свой дом, то бабушка будет возить Леву. Несколько раз в год Анна Ивановна и Лева приезжали в столицу, которая теперь именовалась Ленинградом, но останавливались у знакомых - своего угла у Ахматовой так и не появилось. Теткино воспитание даром не прошло, Лев затаил на мать глубокую обиду за развод с отцом, и за то, что "мать бросила сироту".
Два письма Сталину
Ахматова рассталась с Шилейко и вышла замуж в третий раз, за искусствоведа Николая Пунина. Теперь она жила в коммунальной квартире во флигеле Шереметьевского дворца - знаменитом Фонтанном Доме. Семья получилась странная, Пунин поселил вместе Ахматову и бывшую жену с дочкой Ирочкой. Двухлетняя малышка Анну признала сразу, прибегала к ней в комнату, забиралась на колени. Вместо "Ахматова" у Ирины получалось "Акума", имя стало семейным прозвищем Ахматовой.
В 1929 году Лев Гумилев окончил школу и приехал в Ленинград готовиться к поступлению в институт. Ему нашлось место на сундуке в неотапливаемом коридоре, тарелку супа, принесенную соседкой, они с матерью делили пополам. Работал в геологическом коллекторе, на железной дороге, был санитаром в таджикском совхозе - отправили на борьбу с малярией. В письме матери сообщил о своем выборе: "И все-таки я буду историком". Летом 1934 года поступил на истфак Ленинградского университета.
И быстро попал в историю.
На лекции по литературе одному из преподавателей вздумалось разоблачить Николая Гумилева. "Поэт писал про Абиссинию, - восклицал он, - а сам не был дальше Алжира... Вот пример отечественного Тартарена!" В тишине аудитории громко прозвучало: "Нет, он был в Абиссинии!". Профессор поинтересовался: "Молодой человек, кому лучше знать, вам или мне?" "Конечно, мне - я его сын!"
Ахматова бросилась в Москву с письмом к Сталину; составить текст ей помог Михаил Булгаков, искушенный в играх с властью. Арестованных освободили за отсутствием состава преступления, а через год Льва Гумилева восстановили на втором курсе университета. Он все так же ночевал на сундуке в коридоре, Ахматову по-прежнему не печатали - она зарабатывала на жизнь себе и сыну переводами.
На Рождество 1938 года Лева навестил бабушку и тетю Шуру. Бабушка Аня больше не увиделась с внуком - вскоре Гумилева арестовали по обвинению в терроризме.
"Взяли весь цвет молодого поколения, будущих звезд русской науки", - говорила Ахматова.
Восемь дней из Льва выбивали показания, следователи пытались доказать, что к антисоветской деятельности его подтолкнула Ахматова. Показаний против матери Гумилев не дал, но в руководстве контрреволюционной организацией признался. На суде ему как "руководителю" дали "десятку".
Ахматова наивно считала, что и в этот раз Леву выпустят. Он запомнил строчки из безмятежного материнского письма: "Сегодня пойду в сад, шуршать осенними листьями..." Когда до нее дошло, что сына через неделю отправляют на этап, она бросилась выпрашивать ему у знакомых теплые вещи.
2 декабря Гумилев отбыл строить Беломорканал. Мать убеждала себя: "Он очень вынослив, потому что всегда привык жить в плохих условиях, не избалован. Привык спать на полу, мало есть". Но на ледяном ветру как свечки сгорали даже крепкие деревенские мужики, понемногу "дошел" и Лев. Спасла его отправка в Ленинград на доследование. Гумилев опять вернулся в Кресты, а его мать - в тюремные очереди, боль переплавлялась в бессмертные строки ее "Реквиема".
6 апреля 1939 года она тайком от всех отправила второе письмо Сталину, умоляя вернуть сына. Льва не освободили, но приговор вынесли относительно мягкий - пять лет лагерей и поражение в правах. Гумилев уехал в Норильск на медноникелевый рудник.
Новый приговор
Когда началась война, Ахматову вывезли из осажденного Ленинграда в Ташкент. Она переболела тифом, получила осложнение на сердце, стала быстро полнеть. 10 марта 1943 года Лев сообщил матери, что срок кончился, он находится на спецпоселении. Отправившись в геологическую экспедицию на Нижнюю Тунгуску, Гумилев открыл большое месторождение железа...
В качестве поощрения попросился на фронт.
Ушел на войну добровольцем, закончил ее в Берлине. Но из наград получил только две медали - представить к ордену не позволила анкета.
Вернувшись в Ленинград, восстановился в университете, защитил диплом, поступил в аспирантуру Института востоковедения при Академии наук. Ахматова тоже много работала, поэтические вечера следовали один за другим - в Москве, в Ленинграде, всюду триумф. На одном из выступлений зал встретил ее стоя и устроил овацию. Последствия не заставили себя ждать: вышло печально известное постановление ЦК партии о творчестве Ахматовой и Зощенко.
1 сентября Ахматову исключили из Союза писателей. На собрании в Институте востоковедения от Льва Гумилева потребовали осудить мать. После отказа отчислили из аспирантуры.
Лишь через полгода ему с трудом удалось устроиться на должность библиотекаря в психиатрической клинике. В конце 1948 года Лев защитил кандидатскую на истфаке ЛГУ, перед ним вновь замаячила перспектива возвращения в науку. А в 1949м, вскоре после 60-летнего юбилея Анны Ахматовой, в Фонтанном Доме произошло странное событие: в комнате Гумилева упал со стены крест - подарок матери.
6 ноября Льва арестовали и отправили в Москву, где вынесли приговор - десять лет каторжных лагерей.
Это заключение разъединило мать и сына. Гумилеву казалось, что мать о нем забыла, редко пишет, экономит на посылках. Лев страдал от невозможности продолжать исследования, он просил, умолял, требовал сделать хоть что-нибудь для своего освобождения. А мать и без того непрерывно пыталась добиться пересмотра дела. Но... Когда сын просил выслать табаку и "каких-нибудь жиров" - лагерной валюты - Анна Андреевна отправляла печенье. Когда заказывал необходимую книгу, мать покупала другую - дорогую и совершенно ненужную. Когда спрашивал, жива ли его возлюбленная, - подробно писала о приходе весны и о клейких тополиных листочках...
"Мамин эпистолярный стиль несколько похож на издевательство, но знаю, что это неумышленно", - в отчаянии сообщал Гумилев знакомым.
А она никак не понимала, почему сын сердится.
Встреча
Амнистия по случаю смерти Сталина, коснулась многих - но не Льва Гумилева. Не изменились и отношения с матерью: любовь и взаимные обиды. Окружение Ахматовой тоже способствовало этому: в 1955 году она собралась поехать на свидание к сыну. Выросшая Ирина Пунина с дочкой Аней сделали все, чтобы эта встреча не состоялась, убедив Акуму, что ее сын может умереть от радости. Узнав о такой "заботе", Гумилев понял: в мамином "ближнем кругу" рады ему не будут. Когда после ХХ съезда перед ним распахнулись ворота лагеря, о своем возвращении он сообщать не стал; через четыре дня добрался из Омска в Москву, зашел на Ордынку к Ардовым.
Неожиданно в дверь вошла... Анна Ахматова. Ничего не зная о приезде сына, она вдруг сорвалась из Ленинграда и помчалась ему навстречу.
Очевидцы вспоминали, что никогда не видели Ахматову такой счастливой и умиротворенной. Даже царственный голос изменился, зазвучал уютно, мягко. Но мать и сын не обрели понимания. Анна Андреевна хотела, чтобы сын заботился о ней, постаревшей, грузной, больной. Ахматова обижалась на его резкость и абсолютно не понимала, через что ему пришлось пройти. Лев не выдерживал величавых манер матери, взрывался: "Мама, не королевствуй!".
Ирина Пунина умело подливала масла в огонь. Пока сын был в лагере, Ахматова завещала ей все имущество и архив. С возвращением Гумилева расклад сил изменился, атаки на него стали непрерывными.
Сын с матерью расстались, как оказалось - навсегда.
Гумилев расспрашивал знакомых о мамином здоровье, она - о его научных успехах, гордилась, что сын стал доктором наук. Незадолго до смерти тайком побывала у нотариуса и отменила завещание в пользу Пуниных, единственным наследником должен был стать сын. В феврале 1966 года в Москве Ахматова слегла в больницу с инфарктом. Лев примчался из Ленинграда навестить мать, но в палату Пунины его не допустили. 5 марта, в годовщину смерти Сталина, Анна Ахматова умерла.
Прощание
Лев Гумилев вместе с друзьями матери занялся организацией похорон, в Москве отслужили панихиду в храме Николы в Кузнецах. В Ленинграде, куда тело Ахматовой привезли вечером 9 февраля, в Никольском Морском соборе тоже прошла панихида. Похоронить Ахматову на ленинградских кладбищах было невозможно, удалось получить разрешение на похороны в Комарово. Утром должно было состояться гражданское прощание, потом траурная процессия отправлялась к месту упокоения. Но Гумилев спутал планы, назначив на утро отпевание матери по полному чину.
К Никольскому собору потянулись тысячи людей, собор сиял от множества свечей. Власти отправили милицейские патрули сопровождать траурный кортеж, чтобы не допустить стихийных волнений. Лев Гумилев, знающий, как мать любила Пушкина, наклонился ко гробу: "Мама, вот и у тебя фельдегеря!"
На девятый день после смерти матери Лев Гумилев поминал ее вместе с Михаилом Ардовым. Налили по стопке водки, молча выпили. Ардов достал из-за пазухи небольшой томик стихов Ахматовой. Та подписала его сыну за четыре дня до смерти, как раз тогда, когда того не пустили к ней. Она не знала, что Лев рядом, но почувствовала. Просила Ардова передать подарок, надеялась помириться.
Лев Николаевич получил по завещанию матери ее сбережения, но архив Пунины так и не отдали, распродав его по частям. Все деньги Ахматовой сын потратил на памятник. На могиле в Комарово он установил кованый крест и своими руками сложил из камней стену в память о сотнях часов, проведенных матерью под стенами Крестов.
Лев Николаевич пережил мать на двадцать шесть лет, он умер в 1992 году, успев узнать о реабилитации своего отца, Николая Гумилева.
ОБОЖЖЁННЫЕ СТРОКИ
"Буду я, как стрелецкие жёнки, под кремлевскими башнями выть"
Уводили тебя на рассвете,За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе... Не забыть!
Буду я, как стрелецкие жёнки,
Под кремлевскими башнями выть.
Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.
Входит в шапке набекрень,
Видит желтый месяц тень.
Эта женщина больна,
Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей -
Как трехсотая, с передачею,
Под Крестами будешь стоять
И своею слезою горячею
Новогодний лед прожигать.
Там тюремный тополь качается,
И ни звука - а сколько там
Неповинных жизней кончается...
Легкие летят недели,
Что случилось, не пойму.
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят.
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
Знаменитый историк Гумилев Лев - сын легендарных поэтов Николая Гумилева и Анны Ахматовой. В молодости он подвергся репрессиям и побывал в лагерях. Как ученый Гумилев больше всего известен своей пассионарной теорией этногенеза и исследованиями Востока.
Детство
Родился Лев Гумилев 1 октября 1912 года в Санкт-Петербурге. Он был единственным ребенком своих родителей. В 1918 году Ахматова и Гумилев развелись. Тогда же началась Гражданская война. С отцом Лев в последний раз виделся в 1921 году в Бежецке. Вскоре поэт Николай Гумилев был расстрелян большевиками (его обвинили в участии в антисоветском заговоре).
В дальнейшем ребенок рос с бабушкой по отцовской линии. В 1929 году окончивший школу Гумилев Лев перебрался из Бежецка в Ленинград к матери. Жить он стал в коммуналке в Фонтанном доме, где его соседями были отчим и его многочисленная родня. Из-за своего аристократического происхождения Гумилев испытывал затруднения с поступлением в высшее учебное заведение.
Молодость
В 1931 году Лев Гумилев поступил на курсы в геологическую экспедицию. Затем последовало длительное путешествие на восток страны. Именно тогда сформировались интересы, которые определили Гумилева как историка и ученого в целом. Молодой человек побывал в Таджикистане, в Прибайкалье. В 1933 году после возвращения из экспедиции Гумилев Лев оказался в Москве.
В Первопрестольной юноша сблизился с поэтом Осипом Мандельштамом, считавшим его «продолжением отца». Тогда же Гумилев стал работать в литературной сфере - он переводил стихи поэтов разных советских национальностей. В том же 1933 году Лев впервые был арестован (арест длился 9 дней). Проблема заключалась в «неблагонадежности» литератора. Сказывались происхождение и круг общения. Его патрон Осип Мандельштам вскоре будет репрессирован.
В 1934 году Гумилев Лев, несмотря на статус лишенца, поступил в Ленинградский университет, где он выбрал исторический факультет. Будучи студентом, молодой человек жил в нужде и нищете, часто переходившей в натуральный голод. Его преподавателями были яркие и заслуженные ученые: Василий Струве, Соломон Лурье, Евгений Тарле, Александр Якубовский и другие. Своим главным учителем и наставником Лев Николаевич считал китаеведа Николая Кюнера.
После возвращения из новой экспедиции Гумилев был арестован во второй раз. Шел 1935 год. Накануне в Ленинграде убили Кирова, и в городе начались массовые репрессии. На допросе Гумилев признался, что его публичные разговоры носили антисоветский характер. Вместе с ним арестовали отчима Пунина. За мужчин вступилась Анна Ахматова. Она убедила Бориса Пастернака написать просительное письмо Иосифу Сталину. Вскоре и Пунина, и Гумилева отпустили.
В лагере
Из-за ареста Лев был отчислен из университета. По протекции он, однако, стал членом археологической экспедиции, исследовавшей руины хазарского города Саркела. Затем Гумилев был восстановлен в ЛГУ. Однако уже в 1938 году, в разгар репрессий, его вновь арестовали и на этот раз приговорили к 10-летнему сроку в ГУЛАГе.
Норильский лагерь стал местом, где отбывал свое заключение Лев Гумилев. Биография молодого интеллигента была похожа на биографии многих других его современников из той же среды. В лагере Гумилев оказался вместе со многими учеными и мыслителями. Зеку помогали его учителя и товарищи. Так, Николай Кюнер отправлял Гумилеву книги.
Тем временем началась Великая Отечественная война. Многие лагерники стремились попасть на фронт. Гумилев оказался в Красной армии только в 1944 году. Он стал зенитчиком, участвовал в нескольких наступательных операциях. Его армия вошла в немецкий город Альтдамм. Гумилев получил медали «За победу над Германией» и «За взятие Берлина». В ноябре 1945 года уже свободный военный вернулся в Ленинград.
Новый срок
После войны Гумилев устроился на работу пожарным в Институт востоковедения. Эта должность позволяла заниматься в богатой библиотеке академии наук. Затем Гумилев в возрасте 33 лет защитил диплом на тему центральноазиатских терракотовых статуэток. В 1948 году настала очередь диссертации о тюркском каганате. Жизнь ученого устроилась ненадолго.
В 1949 году Гумилев вновь оказался в лагере. На этот раз причина его преследования заключалась, с одной стороны, в «Ленинградском деле», а с другой - в давлении на мать историка, Анну Ахматову. Лев Николаевич сидел в лагере до XX съезда КПСС и наступившей вслед за ним реабилитации. Анна Ахматова посвятила сыну поэму «Реквием» о советских репрессиях. Отношения Гумилева с матерью были крайне сложными и противоречивыми. После окончательного возвращения из лагеря Лев Николаевич несколько раз ссорился с Ахматовой. Анна Андреевна скончалась в 1966 году.
Первые три года на свободе Гумилев являлся старшим научным сотрудником библиотеки Эрмитажа. В это время ученый обрабатывал собственные рабочие черновики, написанные в лагерях. Во второй половине 1950-х гг. Лев Николаевич много общался с востоковедом Юрием Рерихом, основоположником евразийской теории Петром Савицким и Георгием Вернадским.
Первые статьи Гумилева были опубликованы в 1959 году. Ученому пришлось долгое время бороться с предубежденностью и подозрительностью научного сообщества к своей личности. Когда же его материалы, наконец, стали попадать в печать, они сразу же заслужили всеобщее признание. Статьи историка появлялись в изданиях «Вестник древней истории», «Советская этнография», «Советская археология».
«Хунну»
Первой монографией Льва Гумилева стала книга «Хунну», рукопись которой он принес в Институт востоковедения в 1957 году (издана она была через три года). Это произведение считается краеугольным камнем творчества исследователя. Именно в нем впервые были заложены те идеи, которые позже Гумилев развивал на протяжении всей своей научной карьеры. Это противопоставление России Европе, объяснение социальных и исторических явлений природными факторами (в том числе ландшафтом) и самые ранние отсылки к понятию пассионарности.
Наибольшее признание труд «Хунну» получил у тюркологов и синологов. Книгу сразу же заметили главные советские китаисты. В то же время уже первая монография Гумилева нашла принципиальных критиков. Дальнейшее творчество Льва Николаевича также вызывало прямо противоположные оценки.
Русь и Орда
В 1960-е гг. тема отечественной средневековой истории стала главной в работах, которые публиковал Лев Гумилев. Древняя Русь интересовала его со многих сторон. Ученый начал с того, что провел исследование «Слова о полку Игореве», дав ему новую датировку (середина, а не конец XII столетия).
Затем Гумилев занялся темой империи Чингисхана. Его интересовало, как в суровой степной Монголии возникло государство, завоевавшее половину мира. Восточным ордам Лев Николаевич посвятил книги «Хунну», «Хунну в Китае», «Древние тюрки», «Поиски вымышленного царства».
Пассионарность и этногенез
Самая известная часть научного наследия, которое оставил Лев Гумилев - теория этногенеза и пассионарности. Первая статья, посвященная этой теме, была опубликована им в 1970 году. Гумилев называл пассионарностью сверхнапряженную активность человека в его стремлении достичь определенной цели. Историк наложил это явление на учение о формировании этносов.
Теория Льва Гумилева гласила, что выживаемость и успешность народа зависит от количества в нем пассионариев. Ученый не считал данный фактор единственным, однако отстаивал его важность в процессе формирования и вытеснения этносов конкурентами.
Вызвавшая серьезные научные споры пассионарная теория Льва Гумилева гласила, что причиной возникновения большого количества лидеров и неординарных личностей являются цикличные пассионарные толчки. Данное явление корнями уходило в биологию, генетику и антропологию. В результате него возникали суперэтносы, считал Лев Гумилев. Книги ученого включали в себя гипотезы о причинах происхождения пассионарных толчков. Автор называл ими в том числе и энергетические импульсы космического характера.
Вклад в евразийство
Как мыслитель Гумилев считается сторонником евразийства - философского учения о корнях российской культуры, кроющихся в синтезе европейских и кочевых азиатских традиций. При этом ученый в своих работах вообще не касался политической стороны спора, чем заметно отличался от многих адептов данной теории. Гумилев (особенно на закате жизни) много критиковал западные заимствования в России. В то же время он не был противником демократии и рыночной экономики. Историк лишь считал, что российский этнос, в силу своей молодости, отстает от европейцев и поэтому не готов перенять западные институты.
Своеобразная авторская трактовка евразийства отразилась на нескольких работах, которые написал Лев Гумилев. «Древняя Русь и Великая степь», «Черная легенда», «Эхо Куликовской битвы» - вот лишь неполный перечень этих произведений. В чем заключается их основной посыл? Гумилев считал, что татаро-монгольское иго на самом деле было союзом Орды и Руси. Например, Александр Невский помогал Батыю, а взамен получал поддержку в борьбе против западных крестоносцев.
Хазария
Одним из самых спорных произведений Гумилева является «Зигзаг истории». Этот очерк затрагивал малоизученную тему Хазарского каганата на юге современной России. В своем труде Гумилев описал историю этого государства. Автор подробно остановился на роли евреев в жизни Хазарии. Правители этого государства, как известно, приняли иудаизм. Гумилев считал, что каганат жил под еврейским игом, конец которому был положен после похода киевского князя Святослава Игоревича.
Последние годы
С началом перестройки в советской печати вновь появились стихи Николая Гумилева. Его сын контактировал с «Литературной газетой» и «Огоньком», помогал собирать материалы и даже сам читал произведения отца на публичных мероприятиях. Гласность увеличила тиражи книг и самого Льва Николаевича. В последние советские годы были изданы многие его работы: «Этногенез», «Этногенез и биосфера Земли» и т. д.
В 1990 году Ленинградское телевидение записало полтора десятка лекций историка. Это была вершина его прижизненной популярности и известности. На следующий год Гумилев стал академиком РАЕН. В 1992 году Лев Николаевич перенес операцию по удалению желчного пузыря. В результате нее открылось обильное внутреннее кровотечение. Последние дни жизни ученый провел в коме. Он скончался 15 июня 1992 года в возрасте 79 лет.
Он родился в семье поэтов Николая Гумилёва и Анны Ахматовой. В детстве он воспитывался у бабушки в имении Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии. Маленький Лев очень редко видел своих родителей, они были заняты своими проблемами и редко приезжали в Слепнево – родовое имение матери Николая Степановича, Анны Ивановны Гумилёвой. После того, как разразилась Первая мировая война, и следом - революция, небольшие посылки и денежные переводы из Санкт-Петербурга в небольшое имение Слепнево, находящееся в глубинке Тверской губернии, доходили редко. Родители Льва практически туда не выезжали. Отец Льва – Николай Гумилёв, одним из первых в 1914 году ушел на фронт добровольцем, а мать – Анна Ахматова недолюбливала Слепнево, и характеризовала эту деревеньку так: «То неживописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, «воротца», хлеба». Но если Льву и недоставало родительской ласки, то бабушка, Анна Ивановна, компенсировала это невнимание сполна. Она была очень набожным человеком, с широким кругозором, с детства приучала Левушку к тому, что мир гораздо более разнообразен, чем представляется с первого взгляда. Она объясняла Льву - то, что мы видим на поверхности, на самом деле имеет свои корни, порой такие глубокие, что докопаться до них нелегко, а также «взгляд» в небо, в бесконечность. А значит, на любое явление нужно смотреть под этим ракурсом: корни, само дерево и ветви, которые тянутся в бесконечность. «Детство свое я помню очень туманно и толково сказать о нем ничего не могу. Известно мне только, что я был передан сразу на руки бабушке - Анне Ивановне Гумилёвой, увезен в Тверскую губернию, где у нас был сначала дом в деревне, а потом мы жили в городе Бежецке, в котором я и кончил среднюю школу. В это время я увлекся историей, и увлекся потрясающе, потому что перечитал все книги по истории, которые были в Бежецке, и по детской молодой памяти я очень много запомнил» - писал Лев Николаевич в своей автобиографии.
Лев Гумилёв с родителями - Н.С.Гумилёвым и А.А.Ахматовой.
В 1917 году, после Октябрьской революции семья покинула деревенский дом и переселилась в Бежецк, где Лев учился в средней школе до 1929 года. Уже в школе он оказался «белой вороной» и был обвинен в «академическом кулачестве» за то, что он по своим знаниям и успехам выбивался из общего ряда. И в будущем деятельность ученого из-за своей новизны, оригинальности постоянно ставила его в такое же положение.
Лев Гумилев с матерью и бабушкой, А.И.Гумилёвой. Фонтанный Дом, 1927 год.
Последний класс средней школы Лев Гумилёв закончил в 1930 году в Ленинграде, в средней школе N 67 на Первой Красноармейской улице. Он рассказывал: «Когда я вернулся обратно в Ленинград, то я застал картину очень для меня неблагоприятную. Для того чтобы закрепиться в Ленинграде, меня оставили в школе еще на один год, что пошло мне только на пользу, так как я уже мог не заниматься физикой, химией, математикой и прочими вещами (которые мне были известны), а занимался я главным образом историей и попробовал поступить на курсы немецкого языка, готовящие в Герценовский институт».
Лев Гумилев. 1926 год.
В 1930 году Лев Гумилёв подал заявление в университет, но ему было отказано в приёме из-за социального происхождения. В том же году он поступил чернорабочим на службу в трамвайное управление города «Пути и тока». Также он встал на учёт в бирже труда, которая на следующий год направила его работать в геолого-разведочный институт, известный тогда как «Институт неметаллических полезных ископаемых» Геологического комитета. В 1931 году в составе геологической поисковой экспедиции Гумилёв работал в Саянах коллектором, и об этой работе рассказывал: «Я попытался изучать геологию, но успеха никакого не имел, потому что эта наука была не моего профиля, но я тем не менее в должности наименьшей - младшего коллектора - поехал в Сибирь, на Байкал, где участвовал в экспедиции, и месяцы эти, которые я там провел, были для меня очень счастливыми, и я увлекся полевой работой».
В 1932 году Лев Гумилёв устроился научно-техническим сотрудником в экспедицию по изучению Памира, организованную Советом по исследованию производительных сил. Здесь он по своей инициативе вне рабочего времени увлекся изучением жизни земноводных животных, что не понравилось начальству, и он был вынужден оставить работу в экспедиции. Он поступил на работу малярийным разведчиком в местную малярийную станцию совхоза Догары и усиленно занимался изучением таджикско-персидского языка, овладевал секретами арабской вязи-письма. Потом, уже в университете, самостоятельно выучил и персидскую грамоту. «11 месяцев жил в Таджикистане, - вспоминал Лев Николаевич, - изучал таджикский язык. Научился я говорить там довольно бодро, бегло, это мне принесло потом большую пользу. После этого, отработав зиму опять-таки в Геологоразведочном институте, я по сокращению штатов был уволен и перешел в Институт геологии на Четвертичную комиссию с темой уже мне более близкой - археологической. Участвовал в Крымской экспедиции, которая раскапывала пещеру. Это уже было для меня гораздо ближе, понятнее и приятнее. Но, к сожалению, после того как мы вернулись, мой начальник экспедиции крупный археолог Глеб Анатольевич Бонч-Осмоловский был арестован, посажен на 3 года, и я опять оказался без работы. И тогда я рискнул и подал заявление в университет».
В 1934 году Лев Гумилёв в качестве студента исторического факультета Ленинградского университета слушал курсы по истории у В.В.Струве, Е.В.Тарле, С.И.Ковалева и других светил исторической науки. Гумилёв рассказывал: «34-й год был легким годом, и поэтому меня в университет приняли, причем самое трудное для меня было достать справку о моем социальном происхождении. Отец родился в Кронштадте, а Кронштадт был город закрытый, но я нашелся: пошел в библиотеку и сделал выписку из Большой советской энциклопедии, подал ее как справку, и, поскольку это ссылка на печатное издание, она была принята, и меня приняли на исторический факультет. Поступив на истфак, я с охотой занимался, потому что меня очень увлекли те предметы, которые там преподавались. И вдруг случилось общенародное несчастье, которое ударило и по мне, - гибель Сергея Мироновича Кирова. После этого в Ленинграде началась какая-то фантасмагория подозрительности, доносов, клеветы и даже (не боюсь этого слова) провокаций».
В 1935 году Лев Гумилёв был первый раз арестован вместе с тогдашним мужем Анны Ахматовы Пуниным и несколькими сокурсниками. Как ни странно, но обращение Анны Ахматовой к Сталину спасло Льва Гумилёва и арестованных вместе с ним студентов университета «из-за отсутствия состава преступления». Тем не менее, он был исключён из университета и позже рассказывал: «Больше всех от этого пострадал я, так как после этого меня выгнали из университета, и я целую зиму очень бедствовал, даже голодал, т. к. Николай Николаевич Пунин забирал себе все мамины пайки (по карточкам выкупая) и отказывался меня кормить даже обедом, заявляя, что он «не может весь город кормить», т. е. показывая, что я для него совершенно чужой и неприятный человек. Только в конце 1936-го года я восстановился благодаря помощи ректора университета Лазуркина, который сказал: «Я не дам искалечить жизнь мальчику». Он разрешил мне сдать экзамены за 2-й курс, что я сделал экстерном, и поступил на 3-й курс, где с восторгом начал заниматься уже не латынью на этот раз, а персидским языком, который я знал как разговорный (после Таджикистана) и учился теперь грамоте». В это время Лев Гумилёв постоянно посещал Ленинградское отделение Института Востоковедения АН СССР (ЛО ИВАН АН СССР), где самостоятельно изучил печатные источники по истории древних тюрков.
В 1937 году Гумилёв выступил с докладом в ЛО ИВАН АН СССР на тему «Удельно-лествичная система тюрков в VI-VIII веках», который спустя 22 года - в 1959 году увидел свет на страницах журнала «Советская этнография».
В начале 1938 года Лев Гумилёв снова был арестован, будучи студентом ЛГУ, и осуждён на пять лет. Гумилёв рассказывал: «Но в 1938-м году я был снова арестован, и на этот раз уже следователь мне заявил, что я арестован как сын своего отца, и он сказал: «Вам любить нас не за что». Это было совершенно нелепо, потому что все люди, принимавшие участие в «Таганцевском деле», которое имело место в 1921-м году, к 1936-му уже были арестованы и расстреляны. Но следователь капитан Лотышев не посчитался с этим, и после семи ночей избиения мне было предложено подписать протокол, который не я составлял и который я даже не смог прочесть, будучи очень избитым. Сам капитан Лотышев потом, по слухам, был расстрелян в том же 1938-м году или в начале 1939-го. Суд, трибунал меня и двух студентов, с которыми я был еле знаком (просто визуально помнил их по университету, они были с другого факультета), осудили нас по этим липовым документам с обвинением в террористической деятельности, хотя никто из нас не умел ни стрелять, ни на шпагах сражаться, вообще никаким оружием не владел. Дальше было еще хуже, потому что прокурор тогдашний объявил, что приговор в отношении меня слишком мягок, а сверх 10-ти лет по этой статье полагался расстрел. Когда мне об этом сообщили, я это воспринял как-то очень поверхностно, потому что я сидел в камере и очень хотел курить и больше думал о том, где бы закурить, чем о том, останусь я жив или нет. Но тут произошло опять странное обстоятельство: несмотря на отмену приговора, в силу тогдашней общей неразберихи и безобразия, меня отправили в этап на Беломорский канал. Оттуда меня, разумеется, вернули для проведения дальнейшего следствия, но за это время был снят и уничтожен Ежов и расстрелян тот самый прокурор, который требовал для меня отмены за мягкостью. Следствие показало полное отсутствие каких-либо преступных действий, и меня перевели на особое совещание, которое дало мне всего-навсего 5 лет, после чего я поехал в Норильск и работал там сначала на общих работах, потом в геологическом отделе и, наконец, в химической лаборатории архивариусом».
После того, как Лев Гумилёв отсидел назначенные ему пять лет, в 1943 году он был оставлен в Норильске без права выезда и работал техником-геологом. В бараке он жил по соседству с татарами и казахами и выучил татарский, а также казахский и тюркские языки. Гумилёв рассказывал: «Мне повезло сделать некоторые открытия: я открыл большое месторождение железа на Нижней Тунгуске при помощи магнитометрической съемки. И тогда я попросил - как в благодарность - отпустить меня в армию. Начальство долго ломалось, колебалось, но потом отпустили все-таки. Я поехал добровольцем на фронт и попал сначала в лагерь «Неремушка», откуда нас, срочно обучив в течение 7 дней держать винтовку, ходить в строю и отдавать честь, отправили на фронт в сидячем вагоне. Было очень холодно, голодно, очень тяжело. Но когда мы доехали до Брест-Литовска, опять судьба вмешалась: наш эшелон, который шел первым, завернули на одну станцию назад (уж не знаю, где она была) и там стали обучать зенитной артиллерии. Обучение продолжалось 2 недели. За это время был прорван фронт на Висле, я получил сразу же назначение в зенитную часть и поехал в нее. Там я немножко отъелся и, в общем, довольно благополучно служил, пока меня не перевели в полевую артиллерию, о которой я не имел ни малейшего представления. Это было уже в Германии. И тут я сделал действительно проступок, который вполне объясним. У немцев почти в каждом доме были очень вкусные банки с маринованными вишнями, и в то время, когда наша автомобильная колонна шла на марше и останавливалась, солдаты бегали искать эти вишни. Побежал и я. А в это время колонна тронулась, и я оказался один посреди Германии, правда, с карабином и гранатой в кармане. Три дня я ходил и искал свою часть. Убедившись, что я ее не найду, я примкнул к той самой артиллерии, которой я был обучен - к зенитной. Меня приняли, допросили, выяснили, что я ничего дурного не сделал, немцев не обидел (да и не мог их обидеть, их не было там - они все убежали). И в этой части - полку 1386 31-й дивизии Резерва Главного командования - я закончил войну, являясь участником штурма Берлина. К сожалению, я попал не в самую лучшую из батарей. Командир этой батареи старший лейтенант Финкельштейн невзлюбил меня и поэтому лишал всех наград и поощрений. И даже когда под городом Тойпицем я поднял батарею по тревоге, чтобы отразить немецкую контратаку, был сделан вид, что я тут ни при чем и контратаки никакой не было, и за это я не получил ни малейшей награды. Но когда война кончилась, и понадобилось описать боевой опыт дивизии, который было поручено написать нашей бригаде из десяти-двенадцати толковых и грамотных офицеров, сержантов и рядовых, командование дивизии нашло только меня. И я это сочинение написал, за что получил в виде награды чистое, свежее обмундирование: гимнастерку и шаровары, а также освобождение от нарядов и работ до демобилизации, которая должна была быть через 2 недели».
В 1945 году Лев Гумилёв после общей демобилизации вернулся в Ленинград, снова стал студентом в ЛГУ, в начале 1946 года экстерном сдал 10 экзаменов и окончил университет. За это же время он сдал все кандидатские экзамены и поступил в аспирантуру ЛО ИВАН СССР.
Летом 1946 года, будучи аспирантом, Лев Гумилёв принял участие в археологической экспедиции М.И.Артамонова в Подолии. Гумилев рассказывал: «Когда я вернулся, то узнал, что в это время мамины стихи не понравились товарищу Жданову и Иосифу Виссарионовичу Сталину тоже, и маму выгнали из Союза, и начались опять черные дни. Прежде чем начальство спохватилось и выгнало меня, я быстро сдал английский язык и специальность (целиком и полностью), причем английский язык на «четверку», а специальность - на «пятерку», и представил кандидатскую диссертацию. Но защитить ее уже мне не разрешили. Меня выгнали из Института востоковедения с мотивировкой: «За несоответствие филологической подготовки избранной специальности», хотя я сдал и персидский язык тоже. Но несоответствие действительно было - требовалось два языка, а я сдал пять. Но, тем не менее, меня выгнали, и я оказался опять без хлеба, без всякой помощи, без зарплаты. На мое счастье, меня взяли на работу библиотекарем в сумасшедший дом на 5-й линии в больницу Балинского. Я там проработал полгода, и после этого, согласно советским законам, я должен был представить характеристику с последнего места работы. А там, т. к. я показал свою работу очень хорошо, то мне и выдали вполне приличную характеристику. И я обратился к ректору нашего университета профессору Вознесенскому, который, ознакомившись со всем этим делом, разрешил мне защищать кандидатскую диссертацию». Таким образом, Лев Гумилев был допущен к защите диссертации кандидата исторических наук при ЛГУ, которая состоялась 28 декабря 1948 года.
Весной 1948 года Лев Гумилёв в качестве научного сотрудника принял участие в археологической экспедиции под руководством С.И.Руденко на Алтае, на раскопке кургана «Пазырык». После защиты кандидатской диссертации его с трудом приняли на работу научным сотрудником в «Музей этнографии народов СССР» из-за отсутствия решения ВАКа. Но решения он так и не дождался, потому что 7 ноября 1949 года снова арестован. Гумилёв рассказывал: «Меня арестовали снова, почему-то привезли из Ленинграда в Москву, в Лефортово, и следователь майор Бурдин два месяца меня допрашивал и выяснил: а) что я недостаточно хорошо знаю марксизм, для того чтобы его оспаривать, второе - что я не сделал ничего плохого - такого, за что меня можно было преследовать, третье - что у меня нет никаких поводов для осуждения, и, в-четвертых, он сказал: «Ну и нравы у вас там!». После чего его сменили, дали мне других следователей, которые составили протоколы без моего участия и передали опять-таки на Особое совещание, которое мне на этот раз дало уже 10 лет. Прокурор, к которому меня возили на Лубянку из Лефортова, объяснил мне, сжалившись над моим недоумением: «Вы опасны, потому что вы грамотны». Я до сих пор не могу понять, почему кандидат исторических наук должен быть безграмотен? После этого я был отправлен сначала в Караганду, оттуда наш лагерь перевели в Междуреченск, который мы и построили, потом в Омск, где в свое время сидел Достоевский. Я все время занимался, так как мне удалось получить инвалидность. Я действительно себя очень плохо и слабо чувствовал, и врачи сделали меня инвалидом, и я работал библиотекарем, а попутно я занимался, писал очень много (написал историю хунну по тем материалам, которые мне прислали, и половину истории древних тюрок, недописанную на воле, тоже по тем данным и книгам, которые мне прислали и которые были в библиотеке)».
В 1956 году Лев Николаевич снова вернулся в Ленинград, где его ждало глубочайшее разочарование при встрече с матерью. Вот как об этом он писал в своей автобиографии: «Когда я вернулся, то тут для меня был большой сюрприз и такая неожиданность, которую я и представить себе не мог. Мама моя, о встрече с которой я мечтал весь срок, изменилась настолько, что я ее с трудом узнал. Изменилась она и физиогномически, и психологически, и по отношению ко мне. Она встретила меня очень холодно. Она отправила меня в Ленинград, а сама осталась в Москве, чтобы, очевидно, не прописывать меня. Но меня, правда, прописали сослуживцы, а потом, когда она, наконец, вернулась, то прописала и она. Я приписываю это изменение влиянию ее окружения, которое создалось за время моего отсутствия, а именно ее новым знакомым и друзьям: Зильберману, Ардову и его семье, Эмме Григорьевне Герштейн, писателю Липкину и многим другим, имена которых я даже теперь не вспомню, но которые ко мне, конечно, положительно не относились. Когда я вернулся назад, то я долгое время просто не мог понять, какие же у меня отношения с матерью? И когда она приехала и узнала, что я все-таки прописан и встал на очередь на получение квартиры, она устроила мне жуткий скандал: «Как ты смел прописаться?!» Причем мотивов этому не было никаких, она их просто не приводила. Но если бы я не прописался, то, естественно, меня могли бы выслать из Ленинграда как не прописанного. Но тут ей кто-то объяснил, что прописать меня все-таки надо, и через некоторое время я поступил на работу в Эрмитаж, куда меня принял профессор Артамонов, но тоже, видимо, преодолевая очень большое сопротивление».
Директор Эрмитажа М.И.Артамонов взял Льва Николаевича библиотекарем «на ставку беременных и больных». Работая там библиотекарем, Гумилёв завершил работу над докторской диссертацией «Древние тюрки» и защитил её. После защиты докторской диссертации Гумилёва ректор ЛГУ член-корреспондент А.Д.Александров пригласил на работу в Научно-исследовательский институт географии при ЛГУ, где он проработал до 1986 года, до выхода на пенсию - сперва научным работником, потом - старшим научным работником. Перед выходом на пенсию его перевели в ведущие научные сотрудники. Кроме работы в НИИ он вел курс лекций в ЛГУ по «Народоведению». Позже Гумилёв рассказывал: «Меня приняли не на исторический факультет, а на географический в маленький Географо-экономический институт, который был при факультете. И это было мое самое большое счастье в жизни, потому что географы, в отличие от историков, и особенно востоковедов, меня не обижали. Правда, они меня и не замечали: вежливо кланялись и проходили мимо, но ничего дурного они мне так за 25 лет и не сделали. И наоборот, отношения были, совершенно, я бы сказал, безоблачные. В этот период я также очень много работал: оформил диссертацию в книгу «Древние тюрки», которую напечатали потому, что нужно было возражать против территориальных притязаний Китая, и как таковая моя книга сыграла решающую роль. Китайцы меня предали анафеме, а от территориальных притязаний на Монголию, Среднюю Азию и Сибирь отказались. Потом я написал книгу «Поиски вымышленного царства» о царстве пресвитера Иоанна, которое было ложно, выдумано. Я постарался показать, как в исторических источниках можно отличать правду от лжи, даже не имея параллельной версии. Эта книга имела очень большой резонанс и вызвала очень отрицательное отношение только одного человека - академика Бориса Александровича Рыбакова, который написал по этому поводу в «Вопросах истории» статью на 6 страницах, где очень сильно меня поносил. Мне удалось ответить через журнал «Русская литература», который издавал Пушкинский дом, ответить статьей, где я показал, что на этих 6 страницах академик, кроме трех принципиальных ошибок, допустил 42 фактических. И его сын потом говорил: «Папа никогда не простит Льву Николаевичу 42 ошибки». После этого мне удалось написать новую книгу «Хунны в Китае» и завершить мой цикл истории Центральной Азии в домонгольский период. Очень трудно мне было ее печатать, потому что редактор Востокиздата, которого мне дали, - Кунин такой был - он издевался надо мной так, как редактора могут издеваться, чувствуя свою полную безопасность. Тем не менее, книга, хотя и искалеченная, вышла, без указателя, потому что он переменил страницы и испортил даже составленный мною указатель. Книга была напечатана, и таким образом я закончил первую часть трудов своей жизни - белое пятно в истории Внутренней Азии между Россией и Китаем в домонгольский период».
Анна Ахматова и Лев Гумилёв.
С 1959 года труды Льва Николаевича стали печататься небольшими тиражами. В этих условиях он окунулся в работу Ленинградского отделения Всесоюзного географического общества. Через сборники общества ему удалось выпустить в свет ряд своих работ, не допущенных в официальные научные периодические издания. «Этот последний период моей жизни был для меня очень приятным в научном отношении, - писал он - когда я написал свои основные работы по палеоклимату, по отдельным частным историям Центральной Азии, по этногенезу…».
К сожалению, в бытовом плане ситуация для Льва Николаевича складывалась не очень благоприятно. Он по-прежнему ютился в маленькой комнате большой коммунальной квартиры с двенадцатью соседями, и по-прежнему не складывались его отношения с матерью – Анной Ахматовой. Вот что он писал о тех годах своей жизни: «Мать находилась под влиянием людей, с которыми я не имел никаких личных контактов, и даже в большинстве своем не был знаком, но ее они интересовали значительно больше, чем я, и поэтому наши отношения в течение первых пяти лет после моего возвращения неизменно ухудшались, в том смысле, что мы отдалялись друг от друга. Пока, наконец, перед защитой докторской, накануне дня моего рождения в 1961 году, она не выразила свое категорическое нежелание, чтобы я стал доктором исторических наук, и выгнала меня из дома. Это был для меня очень сильный удар, от которого я заболел и оправился с большим трудом. Но, тем не менее, у меня хватило выдержки и сил для того, чтобы хорошо защитить докторскую диссертацию и продолжать свою научную работу. Последние 5 лет ее жизни я с матерью не встречался. Именно за эти последние 5 лет, когда я ее не видел, она написала странную поэму, называемую «Реквием». Реквием по-русски значит панихида. Панихиду по живому человеку считается, согласно нашим древним обычаям, служить грешно, но служат ее только в том случае, когда хотят, чтобы тот, по кому служат панихиду, вернулся к тому, кто ее служит. Это было своего рода волшебство, о котором, вероятно, мать не знала, но как-то унаследовала это как древнерусскую традицию. Во всяком случае, для меня эта поэма была совершеннейшей неожиданностью, и ко мне она, собственно, никакого отношения не имела, потому что зачем же служить панихиду по человеку, которому можно позвонить по телефону. Пять лет, которые я не виделся с матерью и не знал о том, как она живет (так же как она не знала, как я живу, и не хотела, видимо, этого знать), кончились ее смертью, для меня совершенно неожиданной. Я выполнил свой долг: похоронил ее по нашим русским обычаям, соорудил памятник на те деньги, которые остались мне в наследство от нее на книжке, доложив те, которые были у меня - гонорар за книжку «Хунну».
Похороны Анны Ахматовой 10 марта 1966 года. С матерью прощается Лев Гумилёв, слева - поэты Евгений Рейн и Арсений Тарковский, крайний справа - Иосиф Бродский.
В 1974 году Гумилёв защитил вторую докторскую диссертацию, на этот раз по географическим наукам, которую ВАК не утвердил по причине того, что «она выше докторской, поэтому и не докторская». Эта работа, известная под названием «Этногенез и биосфера Земли», спустя 15 лет в 1989 году вышла отдельной книгой и была раскуплена в течение одного-двух дней со склада издательства ЛГУ. Заслуги Льва Гумилёва, как в области научных исследований, так и в педагогической деятельности упорно игнорировались. Это было одной из причин того, что Гумилёв не был удостоен даже звания профессора, и каких-либо правительственных наград или почётных званий. Но, не смотря на все эти неприятности, Лев Николаевич с огромным удовольствием выступал с лекциями и перед студентами и перед обычными слушателями. Его лекции по этногенезу пользовались неизменным успехом. Гумилёв рассказывал: «Обычно студенты часто смываются с лекций (это не секрет, об этом часто ставился вопрос на Ученом совете: как их надо записывать и принуждать к посещению). С моих лекций студенты перестали смываться после второй или третьей лекции. После этого стали ходить сотрудники института и слушать, что я читаю. После этого, когда я уже стал излагать курс более подробно и отработал его в ряде предварительных лекций, ко мне стали ходить вольнослушатели со всего Ленинграда. И наконец, кончилось тем, что меня вызвали в Новосибирск в Академгородок, где я прочел специальный сокращенный курс и имел большой успех: народ приезжал даже из самого Новосибирска в Академгородок (это час езды на автобусе). Народу было так много, что дверь запирали, но так как там в Академгородке все по преимуществу «технари», то они довольно быстро умели открыть этот замок и проходили в помещение. В зал пускали только по билетам, но там были две двери - в одну впускали, другая была закрытая. Так, вошедший подходил к закрытой двери, под нее подсовывал билет, его товарищ брал и снова проходил. Чем я объясняю успех своих лекций? Отнюдь не своими лекторскими способностями - я картавый, не декламацией и не многими подробностями, которые я действительно знаю из истории и которые включал в лекции, чтобы легче было слушать и воспринимать, а той основной идеей, которую я проводил в этих лекциях. Идея эта заключалась в синтезе естественных и гуманитарных наук, то есть я возвысил историю до уровня естественных наук, исследуемых наблюдением и проверяемых теми способами, которые у нас приняты в хорошо развитых естественных науках - физике, биологии, геологии и других науках. Основная идея такова: этнос отличается от общества и от общественной формации тем, что он существует параллельно обществу, независимо от тех формаций, которые оно переживает и только коррелирует с ними, взаимодействует в тех или иных случаях. Причиной образования этноса я считаю особую флуктуацию биохимической энергии живого вещества, открытую Вернадским, и дальнейший энтропийный процесс, то есть процесс затухания толчка от воздействия окружающей среды. Каждый толчок рано или поздно должен затухнуть. Таким образом, исторический процесс представляется мне не в виде прямой линии, а в виде пучка разноцветных нитей, переплетенных между собой. Они взаимодействуют друг с другом разным способом. Иногда они бывают комплиментарны, т. е. симпатизируют друг другу, иногда, наоборот, эта симпатия исключается, иногда это идет нейтрально. Каждый этнос развивается как любая система: через фазу подъема к акматической фазе, т. е. фазе наибольшего энергетического накала, затем идет довольно резкий спад, который выходит плавно на прямую - инерционную фазу развития, и как таковой он затем постепенно затухает, сменяясь другими этносами. К социальным соотношениям, например к формациям, это не имеет прямого взаимоотношения, а является как бы фоном, на котором развивается социальная жизнь. Эта энергия живого вещества биосферы всем известна, все ее видят, хотя отметил ее значение я первый, и сделал я это, размышляя в тюремных условиях над проблемами истории. Я обнаружил, что у некоторых людей в большей или меньшей степени существует тяга к жертвенности, тяга к верности своим идеалам (под идеалом я понимаю далекий прогноз). Эти люди в большей или меньшей степени стремятся к осуществлению того, что для них является более дорогим, чем личное счастье и личная жизнь. Этих людей я назвал пассионариями, а качество это я назвал пассионарностью. Это не теория «героя и толпы». Дело в том, что эти пассионарии находятся во всех слоях того или иного этнического или общественного коллектива, но количество их плавно снижается со временем. Но цели у них иногда бывают единые - правильные, подсказанные нужной в данном случае доминантой поведения, а в ином случае - противоречат им. Поскольку это энергия, то она от этого не меняется, она просто показывает степень их (пассионариев) активности. Эта концепция позволила мне определить, почему возникают подъемы и спады народов: подъемы, когда количество таких людей увеличивается, спады - когда оно уменьшается. Есть посредине оптимальный уровень, когда этих пассионариев столько, сколько нужно для выполнения общих задач государства, или нации, или класса, а остальные работают и соучаствуют в движении вместе с ними. Эта теория категорически противоречит расовой теории, которая предполагает наличие прирожденных качеств, присущих тем или иным народам за все время существования человечества, и «теории героя и толпы». Но герой может вести ее только тогда, когда в толпе он встречает отзвук у людей менее пассионарных, но тоже пассионарных. Применительно к истории эта теория оправдала себя. И именно для того, чтобы понять, как возникли и погибли Древний Рим, Древний Китай или Арабский халифат, ко мне и ходили люди. Что касается применения этого в современности, то это может сделать любой человек, у которого достаточная компетенция в области новой истории, и осознать, какие перспективы есть, скажем, у Западного мира, у Китая, у Японии и у нашей родины России. Дело в том, что к этому я присоединил географический момент - жесткую связь человеческого коллектива с ландшафтом, т. е. понятие «Родина», и со временем, т. е. понятие «Отечество». Это как бы 2 параметра, которые, перекрещиваясь, дают нужную точку, фокус, характеризующий этнос. Что касается нашей современности, я скажу, что, по моей концепции, преимущество пассионарного напряжения стоит на стороне Советского Союза и входящих в него братских народов, которые создали систему, относительно Западной Европы молодую, и поэтому имеют больше перспектив для того, чтобы устоять в той борьбе, которая время от времени с XIII века возникала и, видимо, будет возникать и дальше. Но о будущем я говорить, естественно, не могу...».
Непростой ситуацией оказалась история с наследством Анны Ахматовой, за которое Льву Николаевичу пришлось судиться три года, потратив немало сил и здоровья. Лев Гумилёв рассказывал: «После смерти моей матери зашел вопрос о ее наследии. Единственным наследником был признан я, тем не менее, все имущество моей матери, как вещи, так и то, что дорого для всего Советского Союза - ее черновики, было захвачено ее соседкой Пуниной (по мужу Рубинштейн) и присвоено ею себе. Так как я обратился в Пушкинский дом и предложил принять на хранение в архив все литературное наследство моей матери, то Пушкинский дом подал в суд, от которого почему-то довольно быстро отошел, предоставив вести суд мне лично, как обиженному человеку. Три года длился этот процесс, причем захват Пуниной этого имущества и продажа, или, вернее, распродажа его в разные советские учреждения (далеко не полностью, часть она оставила себе), он вызвал осуждение в Ленинградском городском суде, который постановил, что деньги получены Пуниной незаконно. Но почему-то Верховный суд РСФСР, судья Пестриков, объявил, что суд считает, что все украденное подарено, и постановил, что я никакого отношения к наследству своей матери не имею, потому что она все подарила Пуниной, несмотря на то, что не только документа на это не было, но и сама Пунина этого не утверждала. Это произвело на меня очень тяжелое впечатление и значительно повлияло на мою работу в смысле ее эффективности».
В 1967 году судьба подарила Льву Николаевичу знакомство с художником-графиком из Москвы Наталией Викторовной Симоновской. Она была известным художником-графиком, членом МОСХа, но оставила уютный быт в Москве и разделила со Львом Гумилёвым двадцать пять лет травли, слежки и замалчивания его трудов. И все эти годы была рядом, жила его миром, между его настоящими и мнимыми друзьями, истинными и псевдоучениками, «наблюдателями» и просто любопытствующими. Кормила и поила всех приходящих ко Льву Николаевичу. Расстраивалась, когда предавали ученики, когда не печатали и уродовали правками книги мужа. Она была не только женой и другом, но и соратником. В интервью она рассказывала: «Мы познакомились со Львом Николаевичем в 1969 году. Наша жизнь началась в жутком «клоповнике» - куммуналке, каких уже нет даже в Петербурге. Мы прожили вместе счастливую жизнь. Это не противоречит тому, что я написала: счастливую - и трагическую. Да, его всю жизнь беспокоила и манила истина. Историческая – и он пустился на поиски ее, написав много книг. И человеческая – потому что он верующий и очень богословски одаренный человек, понимал, что человек подвержен влиянию страстей и искушению дьявола, но что Божественное в нем должно побеждать».
Лев Гумилёв на прогулке с женой Натальей Викторовной.
В конце жизни Лев Николаевич писал в своем Автонекрологе: «Единственное мое желание в жизни (а я сейчас уже стар, мне скоро 75 лет) - это увидеть мои работы напечатанными без предвзятости, со строгой цензурной проверкой и обсужденными научной общественностью без предвзятости, без вмешательства отдельных интересов тех или иных влиятельных людей или тех глупых, которые относятся к науке не так, как я, то есть использующих ее для своих личных интересов. Они вполне могут оторваться от этого и обсудить проблемы правильно - они достаточно для этого квалифицированы. Услышать их беспристрастные отзывы и даже возражения - это последнее, что я хотел бы в своей жизни. Разумеется, обсуждение целесообразно в моем присутствии, по процедуре защиты, когда я отвечаю каждому из выступающих, и при лояльном отношении присутствующих и президиума. Тогда я уверен, что те 160 моих статей и 8 книг общим объемом свыше 100 печатных листов получат должную оценку и послужат на пользу науке нашего Отечества и ее дальнейшему процветанию».
Льва Николаевича Гумилёва лишь условно можно назвать историком. Он - автор глубоких, новаторских исследований по истории кочевников Срединной и Центральной Азии в период с III века до нашей эры по XV век нашей эры, исторической географии - изменения климата и ландшафта того же региона за тот же период, создатель теории этногенеза, автор проблем палеоэтнографии Средней Азии, истории тибетских и памирских народов в I тысячелетии нашей эры. В его трудах огромное внимание было уделено проблеме Древней Руси и Великой Степи, освещаемое с новых позиций.
К сожалению, с поэтическим наследием Льва Николаевича широкая публика познакомилась только недавно. И это - неудивительно, потому что поэтическим творчеством Гумилёв занимался только в молодости – в 1930 годы и позже, в Норильском лагере, в 1940-е годы. Вадим Кожинов писал: «Несколько опубликованных стихотворений в последние годы его (Л.Н.Гумилёва) не уступают по своей художественной силе поэзии его прославленных родителей» - то есть классиков русской литературы Николая Гумилёва и Анны Ахматовой.
Качается ветхая память
В пространстве речных фонарей
Стекает Невой мех камнями,
Лежит у железных дверей.
Но в уличный камень кровавый
Ворвались огни из подков
И выжгли в нем летопись славы
Навек отошедших веков.
Сей каменный шифр разбирая
И смысл узнавая в следах,
Подумай, что доля святая
И лучшая – память в веках.
1936 год.
Одно из его стихотворений «Поиски Эвридики» было включено в антологию русской поэзии XX века «Строфы века» под редакцией Евгения Евтушенко.
ПОИСКИ ЭВРИДИКИ
Лирические мемуары
Вступление.
Горели фонари, но время исчезало,
В широкой улице терялся коридор,
Из узкого окна ловил мой жадный взор
Бессонную возню вокзала.
В последний раз тогда в лицо дохнула мне
Моя опальная столица.
Все перепуталось: дома, трамваи, лица
И император на коне.
Но все казалось мне: разлука поправима.
Мигнули фонари, и время стало вдруг
Огромным и пустым, и вырвалось из рук,
И покатилось прочь – далеко, мимо,
Туда, где в темноте исчезли голоса,
Аллеи лип, полей борозды.
И о пропаже мне там толковали звезды,
Созвездья Змия и созвездья Пса.
Я думал об одном средь этой вечной ночи,
Средь этих черных звезд, средь этих черных гор -
Как милых фонарей опять увидеть очи,
Услышать вновь людской, не звездный разговор.
Я был один под вечной вьюгой -
Лишь с той одной наедине,
Что век была моей подругой,
И лишь она сказала мне:
“Зачем вам трудиться да раниться
Бесплодно, среди темноты?
Сегодня твоя бесприданница
Домой захотела, как ты.
Там бредит созвездьями алыми
На окнах ушедший закат.
Там ветер бредет над каналами
И с моря несет аромат.
В воде, под мостами горбатыми,
Как змеи плывут фонари,
С драконами схожи крылатыми
На вздыбленных конях цари”.
И сердце, как прежде, дурманится,
И жизнь весела и легка.
Со мною моя бесприданница -
Судьба, и душа, и тоска.
1936 год.
Список таких авторитетных отзывов можно было бы и продолжить. Правда, сам Лев Николаевич не очень ценил свой поэтический талант, а, может быть, и не хотел, чтобы его сравнивали с его родителями. Поэтому значительная часть его творческого наследия оказалась утраченной. Но в конце своей жизни Лев Николаевич вернулся к этой стороне своего творчества и даже задумывал опубликовать кое-что из своих поэтических произведений. Обладая феноменальной памятью, Гумилёв восстановил их, расположив по циклам. Но выполнить этот свой замысел он не успел, и при его жизни были опубликованы лишь две поэмы и несколько стихотворений, да и то - в малотиражных, практически недоступных для широкого читателя сборниках. К 90-летию со дня рождения Льва Гумилёва в Москве вышел сборник «Чтобы свеча не погасла», в который впервые наряду с культурологическими статьями и эссе вошла большая часть его поэтических произведений. Однако ни одного полного собрания его литературных произведений так до сих пор и не появилось, хотя он был великолепным знатоком русской литературы вообще, и поэзии - в частности. Не зря он сам себя однажды назвал «последним сыном Серебряного века». Лев Гумилёв довольно много занимался также и стихотворными переводами, в основном, с языков Востока. Это была работа, которую он делал, главным образом, для заработка, но, тем не менее, относился к ней очень серьезно. В свое время его переводы заслужили похвальные отзывы некоторых известных поэтов. Но они также были напечатаны в малотиражных сборниках и поэтому не очень доступны широкой аудитории.
В 1990 году Лев Гумилёв перенес инсульт, но продолжал работать. Сердце Льва Николаевича остановилось 15 июня 1992 года.
Лев Гумилёв был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
После смерти мужа Наталья Викторовна заботилась об увековечении его имени и развитии идей, вошла в попечительский совет Фонда Льва Николаевича Гумилёва. Беспокоясь о научном продолжении этнологических исследований, участвовала, пока позволяло здоровье, в проведении Гумилёвских чтений, регулярно устраиваемых Фондом в Санкт-Петербургском государственном университете. Она успела оставить воспоминания о жизни со Львом Николаевичем. Став наследницей авторских прав на труды Гумилёва, она оказалась в непростой ситуации с изданием его трудов. Идеи Гумилёва, при его жизни замалчиваемые, после смерти стало возможным обратить в деньги, и использовать в политических играх. Интересы многих людей пересеклись на его рукописях, Наталья Викторовна и ученики Гумилёва оказались в средоточии этих конфликтов. Результатом стали многочисленные неакадемические издания ученого. И - пренебрежение к его памяти. Достаточно сказать, что памятник на кладбище и мемориальную доску на доме, где он жил, установили благотворители (мэрия Санкт-Петербурга и постпредство Татарстана в СПб). Наталья Викторовна передала квартиру Льва Николаевича городу для организации в ней не просто музея, но и научного центра. Она мечтала, чтобы идеи мужа жили и работали для нашей многонациональной страны. Однако пока научного центра нет, а есть филиал при Музее Анны Ахматовой, и есть опасность, что научные труды Льва Гумилёва затеряются под грузом поэтического наследства великой матери. И для потомков не будет ученого Льва Гумилёва, а лишь герой «Реквиема»...
4 сентября 2004 года Наталья Викторовна скончалась на 85-м году жизни, и урна с ее прахом была захоронена рядом с могилой ее мужа.
В августе 2005 года в Казани Льву Гумилёву был поставлен памятник. По инициативе президента Казахстана Нурсултана Назарбаева в 1996 году в казахской столице Астане именем Гумилёва был назван один из ведущих вузов страны, Евразийский Национальный университет имени Льва Гумилёва. В 2002 году в стенах университета был создан кабинет-музей Льва Гумилёва. Также имя Льва Гумилёва носит средняя школа № 5 города Бежецка Тверской области.
Бежецк. Николай Гумилёв, Анна Ахматова и Лев Гумилёв.
О Льве Гумилёве был снят документальный фильм «Преодоление хаоса».
Your browser does not support the video/audio tag.
Текст подготовила Татьяна Халина
Использованные материалы:
Материалы сайта www.levgumilev.spbu.ru
Л.Н.Гумилёв «Автонекролог»
Материалы сайта www.gumilevica.kulichki.net
Материалы сайта www.kulichki.com
Лурье Я.С. Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилёва. Научно-просветительский журнал «Скепсис». Опубликовано в журнале «Звезда», 1994
Сергей Иванов «Лев Гумилёв как феномен пассионарности» - Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1.
1 октября 1912
Лев Николаевич Гумилев родился 1 октября 1912 года в Царском Селе. Можно сказать, что с самого раннего детства ему сильно повезло. Он родился в семье известных русских поэтов - Анны Ахматовой и Николая Гумилева. Правда, в дальнейшем, везение это как-то само собой закончилось.
Детство Льва Гумилева прошло у бабушки в имении Слепнёво Бежецкого уезда Тверской губернии. С 1917 до 1929 года жил в Бежецке, затем переехал в Ленинград, работал в экспедициях в Саянах, на Памире и в Крыму.
В 1934 году начал учиться на историческом факультете Ленинградского университета. Но тут везение Льва Гумилева закончилось. Проучился он недолго, так как был исключен из университета и арестован. Правда, вскоре, по просьбе матери, Льва Гумилева освободили, но в 1938 году арестовали вновь.
Срок Гумилев отбывал в Норильске, где успел поработать землекопом, горняком меднорудной шахты, книгохранителем библиотеки, техником, геологом, а в конце даже лаборантом-химиком. По окончании срока был оставлен в Норильске без права выезда. Все время рвался на фронт.
Осенью 1944 года добровольно вступил в Красную армию, воевал рядовым в зенитно-артиллерийском полку. Войну закончил в Берлине. В 1945 году был демобилизован, восстановлен в ЛГУ, который успешно окончил и поступил в аспирантуру.
Говорят, что на детях гениев природа отдыхает. А данном случае этого не случилось. В декабре 1948 года Лев Гумилев с блеском защитил кандидатскую диссертацию и был принят научным сотрудником в Музей этнографии народов СССР.
Казалось бы, жизнь стала налаживаться, но не тут-то было…
7 ноября 1949 года Лев Николаевич был арестован, осуждён на 10 лет, которые отбывал сначала в лагере около Караганды, затем - у Междуреченска в Кемеровской области. Реабилитировали ученого только в 1956 году в связи с отсутствия состава преступления.
C 1956 г. работал библиотекарем в Эрмитаже. В 1961 году защитил докторскую диссертацию по истории («Древние тюрки»), а в 1974 году — докторскую диссертацию по географии («Этногенез и биосфера Земли»).
Лев Николаевич Гумилев внес огромный вклад в развитие мировой исторической науки. Введённый им термин «пассионарность» становится с годами всё более популярным, а его пассионарную теорию этногенеза, не признанную при советской власти, сегодня преподают в высших школах различных стран. Труды Гумилёва получили заслуженную оценку лишь в конце 80-х годов, и в 1991 году он был избран академиком Российской академии естественных наук.
К сожалению, уже в 1992-м Лев Гумилёв ушёл из жизни. Годы, проведенные в лагерях, не прошли бесследно.
Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.